Случай П.Л.Капицы нельзя считать типичным – он уникальный, но вместе с тем необычайно показательный для обсуждения вопроса о взаимоотно­шении науки и власти в нашей стране.

Общественная активность Капицы широко известна, но интерпрети­руется неодинаково. В прежней официальной историо­графии он – признанный обществом ученый, академик, дважды Герой Социалистического Труда и дважды лауреат Сталинской премии (1). Вместе с тем все знают, что в тяжелые годы он активно и смело отстаивал научные и нравственные ценности, и это дало повод публицистам оценить Капицу как нонконформиста, находившегося в оппозиции к власти[1]. В самые последние годы был опубликован целый ряд важных документов Капицы[2], но это лишь небольшая часть его рукописного наследия. Цель настоящих заметок – подробнее рассмотреть вопрос о взаимоотношениях Капицы с высшей властью и его общественную позицию.

Пролог

Первые научные работы П.Л.Капицы, датированы 1916 г. (4). Он был одним из ближайших учеников Иоффе, и в 1921 г. поехал вместе с ним в зарубежную командировку. В Кембридже Э.Резерфорд согласился принять Капицу в руководимую им Кавендишскую лабораторию, и, с разрешения Наркомпроса РСФСР, Капица остался в Англии. Резерфорд активно способствовал его карьере. После защиты диссертации в 1924 г. Капица становится помощником директора лаборатории, А в 1929 г. избирается членом Лондонского королевского общества, очень редко принимавшего тогда в свои члены иностранных подданных. В следующем году Резерфорд добился специальных ассигнований на строительство новой лаборатории, и Капица назначается ее директором.

По оценке Резерфорда, Капица «если и не гений, но обладает умом физика и способностями механика – комбинация, столь редко встречающаяся в одной голове, что делает ее обладателя чем-то вроде феномена» (5). Действительно, основной пафос кембриджских работ Капицы заключался в конструировании новых физических приборов и эксперименти­ровании с ними. В первую очередь к этому относится создание генератора для получения сверхсильных магнитных полей. С конца 20-хгг. Капица начинает также эксперименти­ровать с низкими температурами, и в этой области изобретает свой тип ожижителя. Именно для этих установок Капицы, по тогдашним масштабам очень крупным, и была построена специальная Мондовская лаборатория. Строительство завершилось в 1933 г., а уже в апреле 1934 г. Капица получил жидкий гелий и был готов начать широкомасштабные эксперименты. Но эти планы были сорваны – приехав в августе 1934 г. в отпуск в Советский Союз, Капица уже не смог вернуться в Англию.

Капица – пленник

Жизнь Капицы в Англии ни в коем случае нельзя считать эмиграцией. То, что он оставался там значительно больше первоначально предполагав­шегося срока, связано с желанием максимально использовать возможности для научной работы и повышения квалификации. Он в принципе собирался вернуться в Россию, но в некотором неопределенном будущем, ставши «уже законченным человеком, чтобы двигать науку настоящую, а не маргированную» (6, с.455). Будучи довольно далеким от политики вообще и от большевизма в частности, Капица относился к той части интелли­генции, которая безусловно симпатизи­ровала революции, совершенно лояльно относилась к новой власти и с готовностью сотрудничала в ней в целях развития страны и преодоления отсталости. Капица сохранил советское граждан­ство, хотя мог бы натурализо­ваться в Англии и обеспечить себе этим более льготные условия. Он продолжал поддерживать связи с советскими физиками, способствовал зарубежным стажировкам молодых ученых. В частности, в Кембридж в лабораторию Резерфорда приезжали Ю.Б.Харитон, Л.Д.Ландау, К.Д.Синель­ников, А.И.Лейпун­ский. В 1926 г. Капица впервые провел отпуск в Советском Союзе. В 1929 г. он согласился стать консультантом только что созданного Украинского физико-техни­ческого института в Харькове, где организовы­валась первая в России криогенная лаборатория (7)[3]. Эта должность для него существенно облегчила проблему получения советской визы, и в последующие годы он еще несколько раз приезжал сюда.

Вот и в этот приезд в 1934 г. Капица посетил Ленинград и Харьков, и уже собирался возвращаться в Англию, когда узнал, что разрешения на выезд он не получит. Было это в конце сентября 1934 г. Капица остался в Ленинграде, а его жена Анна Алексеевна, вернулась в Кембридж к детям. Больше года, до окончательного переезда ее в СССР, они регулярно переписывались – одних только писем Капицы сохранилось более ста. Благодаря этому, мы имеем подробное описание первого периода его жизни в Советском Союзе[4]. Обстановка, конечно, резко отличалась от той, к какой он привык за 15 лет в Англии. Особенно тяжелым для него был первый год. Капица оказался в атмосфере враждебности и подозритель­ности, официальные лица разговаривали с ним как с потенциальным врагом, несколько месяцев за ним неотступно ходили агенты НКВД[5]. Шпионо­мания и боязнь иностранцев уже были распространены достаточно широко, приближалось время главных репрессий (в одном из первых писем Капица сожалеет об убийстве Кирова). Он чувствовал себя одиноким – не сложились отношения даже с ближайшими коллегами – физиками Иоффе, Семеновым и другими. Они, возможно, опасались поддерживать тесные контакты, а он сетовал на отсутствие моральной поддержки – даже в частных разговорах его друзья оправдывали насильственное задержание Капицы в СССР[6]. Поэтому больше Капица общается с учеными старшего поколения, хотя и самых различных политических взглядов – И.П.Павловым, А.Н.Крыловым, А.Н.Бахом. Но больше всего его гнетет отсутствие научной работы: «Те статьи, которые касаются моих работ, я не могу читать, а то впадаю в полусумасшедшее состояние… Я понимаю, что люди могут сойти с ума, но я никогда не думал, что до такого полуисступ­ленного состояния я мог бы быть доведен сам, будучи оставлен без моей научной работы»[7].

Оторванный от своей лаборатории как раз перед началом экспери­ментов над жидким гелием, Капица в СССР оказался не при деле, хотя полезность его работ, для развиваю­щейся советской промыш­ленности выдви­галась как одно из оправданий его задержки. В СССР не было ни приборов, ни лаборатории, где Капица мог бы продол­жить свои исследования. Сначала он намеревался вообще бросить физику, заняться интересо­вавшей его физиологией и пойти работать в институт Павлова – но эту идею власти приняли в штыки, вероятно расценив как скрытый саботаж. 3 января 1935 г. «Известия» и «Правда» опубликовали сообщение об организации в АН СССР нового Института физических проблем и о назначении Капицы директором, но фактически вынужденный перерыв в научной работе продлился больше двух лет – пока не было построено здание для института и не привезена из Англии аппаратура.

Что же было причиной пленения Капицы? Вот что считает он сам в так называемом «Резерфордовском меморандуме»:

«Три причины задержания –

а) необоснованное сообщение из Англии о работе на войну, из Кембриджа их хорошо информи­рованного источника;

б) Гамов написал письмо Молотову, прося предоставить ему такой же статус, какой был у К. до окт. 34, и сделал это условием своего возвращения в Россию;

в) способности, важные во время войны»[8].

Сначала комментарий: военных исследований Капица в Англии не вел, но контакты с промышленными фирмами имел (11). Его способности действительно пригодились во время войны. Что касается Г.А.Гамова, выдающегося физика, не вернувшегося в СССР после Сольвеевского конгресса в октябре 1933 г., то он действительно обращался в Академию наук, а возможно, что и к правительству СССР. Он хотел работать за границей, не порывая связей с Союзом. Из доступных мне документов не видно, чтобы он ссылался на пример Капицы – в частности сам Капица советовал ему выбрать другой метод «адиабатический» – просить советские органы только о продлении визы на некоторый срок и постепенно «приучить» их к своему новому местонахождению как к «хронической болезни». Гамов воспользовался этим советом, и сначала ему действительно продлили визу на год. Но ситуация была уже совсем не такая, как 20-х годах, и дело кончилось в конце концов лишением гражданства и исключением из числа членов-корреспондентов АН СССР (12). Гамов раньше многих других стал критически относиться к происхо­дящим в СССР политическим событиям. В частности, будучи в Кембридже в начале 1934 г. он предостерегал Капицу от поездки в Союз, а после не без злорадства, писал Бору:

«Вы, возможно, слышали, что Капица захвачен СССР как протон ядром углерода. Дирак получил письмо из Кембриджа, в котором сообщается, что советское правительство не отпустит его ни при каких условиях, а я прочитал в московских газетах, что он назначен директором нового Инст. физических исследований Академии наук. Надеюсь, ему там не очень плохо. Он играл в опасные игры и проиграл». Гамов беспокоился о своих родственниках в СССР, понимая, что «мы можем ожидать всего что угодно от нашего «стального правительства» (13, 14).

Эпизод с Гамовым в принципе мог повлиять на решение о задержании Капицы, но были и более глубокие причины. В середине 30-х годов в советском обществе вовсю набирала силу тенденция к самоизоляции, свертыванию всех междуна­родных контактов, сознательной подготовки к новой войне. Если бы даже Капица в 1934 г. остался в Англии, то через два-три года ему категорически было бы предложено вернуться. В любом случае, он не смог бы сохранить свое положение и пришлось бы выбирать – или насовсем остаться, или приехать. Действи­тельно, если в 1929 г. Л.Б.Каменев, а в 1931 г. Н.И.Бухарин еще вполне вежливо и доброжела­тельно приглашали Капицу вернуться, и он в принципе соглашался сделать это через несколько лет, то уже совсем в другом тоне пишет в сентябре 1936 г. тогдашний непременный секретарь АН СССР другому советскому ученому – академику, химику В.Н.Ипатьеву:

«Многоуважаемый Владимир Николаевич! Вы уже несколько лет находитесь вне пределов СССР и не принимаете никакого участия в грандиозной работе по социалистическому строительству.

Вы являетесь гражданином СССР, крупным ученым, действительным членом Академии наук. Вы нужны нашей стране. Поэтому по поручению Президиума Академии наук, я прошу Вашего прямого, ясного и откровенного ответа на следующий вопрос – считаете ли Вы себя обязанным целиком работать для своей родины – Советского Союза, для усиления ее мощи и процветания, и если считаете, то готовы ли Вы немедленно сделать из этого практические выводы. Вопрос этот является вполне законным потому, что Ваш добровольный отрыв от нашей родины принял слишком затяжные формы. Если Вы отвечаете на поставленный вопрос утвердительно, то Вы должны в ближайшее время вернуться в ССР для научной работы. Академия наук примет все меры к созданию для Вас благоприятных условий, как по научной работе, так и в бытовом отношении.

В противном случае Академия наук и, вероятно, вся страна, должны будут сделать соответст­вующий вывод о Вашем отношении к СССР.

В ожидании скорого извещения о Вашем решении и с надеждой на скорое Ваше возвращение,

Непременный секретарь

Академии наук                                                       Н.П.Горбунов» (15)

В том же 1936 г. был обвинен в преклонении перед Западом математик Н.Н.Лузин. Кампания против междуна­родных научных связей завершилась в 1937 г. полным их свертыванием – прекратились поездки наших ученых за границу и в значительной степени личная переписка, работавшие в СССР иностранные ученые были по большей части высланы или арестованы, перестали проводить у нас междуна­родные конферен­ции и посылать статьи в зарубежные журналы.

Эпизод с Капицей, таким образом, одно из сравнительно ранних проявлений этой политики.

Кто непосредственно принимал решение оставить Капицу в СССР, пока остается неизвестным, но ясно, что это было сделано на очень высоком, если не на самом высоком уровне. Ибо с самого начала Капица находился в контакте с В.И.Межлауком, тогда – заместителем председателя СНК и СТО СССР, а чуть позже с В.М.Молотовым – председателем СНК, которые были посвящены в его дело.

Капица – миссионер

Капица утверждал, что он не сможет продолжать в СССР свои физические исследования без оставшихся в Англии приборов и лаборатории. Поэтому в конце 1934 г. Советом Народных Комиссаров было принято решение о переезде Капицы в Москву, строительстве здесь для него специального института и выделении средств на закупку в Англии оборудования Мондовской лаборатории. Но переговоры с англичанами далеко не продвинулись: Капице не разрешили хотя бы письменно принять в них участие, а Резерфорд надеялся, что Капицу удастся вызволить. Последнюю попытку повлиять на Советское правительство предприняли П.Дирак и физиологи А.Хилл и Э.Эдриан, приезжавшие в Москву в августе 1935 г. Обратно они увезли длинный меморандум, в котором Капица перечислял, что ему необходимо для продолжения работы в СССР. В октябре ему позволили непосредственно написать Резерфорду, а переговоры в Англии поручили новому представителю, который сумел внушить к себе доверие. В итоге к концу 1935 г. было достигнуто соглашение с Кембриджским универси­тетом и начали поступать первые грузы. Основные устройства, приборы Мондовской лаборатории были скопированы, и копии к осени 1936 г. присланы в Москву, что позволило Капице приступить к работе (10; 9).

Уже через год, в конце 1937 г., он сделал свою, пожалуй, самую замечательную работу – открыл сверхтекучесть гелия. Через сорок лет он получил за это Нобелевскую премию. Как легко догадаться внешние условия в то время не очень-то благоприят­ствовали спокойной научной работе, и этот факт скорее подтверждает мысль, что стрессовое состояние может иногда стимулировать научную активность. В каких же условиях находился Капица и как складывались его взаимоотно­шения с властью?

Наиболее концентрированное описание их содержится в письме Капицы Н.Бору от 20 октября 1936 г.: «Положение науки и научных работников здесь вообще довольно странное. Оно напоминает мне ребенка, который с самыми добрыми намерениями терзает и мучает свое любимое домашнее животное. Но ребенок растет, учится, как надо правильно ухаживать за своими любимцами и воспитывать из них полезных домашних животных. Надеюсь, что в недолгом времени подобное случится и здесь.

Я настроен весьма критически и высказываю свои критические замечания совершенно открыто. Думаю, что только так и надо действовать. Сейчас мне даже кажется, что ответственные товарищи прислушиваются и в ряде случаев готовы к обсуждению и переменам. Гораздо меньше понимания я встречаю среди своих коллег-ученых, которые больше всего озабочены условиями своей собственной работы и терпеть не могут широкой постановки вопросов.

Несмотря на все это, я глубоко убежден в том, что после ряда просчетов и ошибок наука здесь будет развеваться, поскольку социальная жизнь страны строится на значительно более передовой и верной основе, чем в любой стране старого капиталисти­ческого мира. И руководители страны – люди, искрение преданные своему делу, побуждения личные, эгоистические встречаются лишь в минимальной фазе; они неизбежны и сохраняют в человеке человеческое» (9, р. 103-110; 10, с. 103).

Рассмотрим чуть подробнее прозвучавшие в этом письме моменты.

Отметим, во-первых, его оптимизм. Хотя при первых же столкновениях с нашими общественными реалиями Капица набил себе много шишек, он продолжал оценивать их в целом со знаком плюс, и это не было притворством или позой. Он разделял широко распростра­ненные тогда не только среди советской, но, скажем, и среди леволиберальной английской интеллигенции социалисти­ческие иллюзии, вдохновленные идеями интернациона­лизма, социальной справедливости и новых экономических принципов (16, S.63-71). Отрицательные явления, которые Капица отмечает в своих письмах – бюрократизм, некомпетент­ность, отсутствие уважения к человеку – он расценивает как издержки, имеющие временный характер:

«То, что в Англии решается телефонным звонком, здесь требует сотни бумаг. Тебе на слово ничему не верят, верят только бумаге, недаром она дефицитна. Бюрократия душит всех… Хотелось бы верить, что она будет уничтожена, но задача не легкая. … По-видимому, это вопрос больше воспитатель­ный, чем организаци­онный, а воспитывать надо годы… Но при всей этой ругани с моей стороны я верю, что из всех затруднений страна выйдет победоносно, верю в то, (что) будет доказано, что социалистический метод хозяйства не только наиболее рациональный, но создаст государственный строй, отвечающий наиболее высоким запросам человеческого духа и… этики»[9]. Эту веру в Капице поддерживал тот револю­ционный настрой и энтузиазм, который он наблюдал вокруг. Этот энтузиазм оказался временным, а бюрократия и другие отрицательные явления – постоянными, но было бы глупо с позиций нашего нынешнего знания упрекать Капицу за его тогдашние иллюзии.

Другое выделяло Капицу и делало его позицию уникальной. Несмотря на иллюзии он не закрывал глаза, как большинство других, на недостатки и открыто высказывал критику. Это было не просто проявление независимого характера, а сознательная позиция, понимаемая как общественный долг. Еще в одном из первых писем из СССР жене (4.12.1934 г.) Капица описал свой разговор с И.П.Павловым: «Иван Петрович в разговоре со мной сказал:

«Знаете, Петр Леонидович, ведь я только один здесь говорю то, что думаю, а вот я умру, «вы должны это делать, ведь это так нужно для нашей родины, а теперь эту родину я как-то особенно полюбил, когда она в этом тяжелом положении…» … Насчет говорения, что я думаю, тут я не побоюсь, но потенциальные условия разные. Он уже давно во главе школы, признанный всеми, а я тут один, без опоры и доверия…» (10). Речь, разумеется, не могла идти о печатной критике, и Капица выбрал эпистолярную форму. Сохранилась большая коллекция его писем высоким государственным деятелям – Межлауку, Молотову, Маленкову, Сталину.

Началось все с защиты собственного достоинства и независимой позиции. Капица настаивал на том, чтобы к нему относились вежливо – отвечали на письма, соглашались принять и не заставляли ждать несколько часов в приемной, перестали относиться как к подозреваемому в чем-то непонятном. Письма Капицы лишены какого-либо подобо­страстия и их форма неоднократно задевала его начальственных корреспон­дентов и они обижались. После одного из таких конфликтов Капица предлагал Молотову (5.07.1935 г.): «Вы берите меня таким, какой я есть: то есть слегка озорной, свободолюбивый и независимый в своей научной работе, не умеющий вилять хвостом, если бы оный даже был, но безусловно преданный Союзу и той работе построения социализма, которую вы делаете, желающий, может быть, по-вашему, и ошибочно, но искренне помочь созданию науки у нас. Вы раз и навсегда отказываетесь от всех методов дрессировки меня – «будешь паинькой – дадим то и то, а если ты плохо себя будешь вести, стервец, то и в театр тебя пускать не будем и за посылку такую пошлину с тебя вздрючим, что ты у нас запищишь». Я раз и навсегда вам говорю, что со школьной скамьи паинькой быть не умел. Вот Вы, например, когда мы с Вами беседовали, сказали мне: «Ведь вот у нас много Капиц есть». Ведь это тоже дрессировка. Я знаю, что Вы считаете, что надо мне мою спесь сбить. Потом Вы увидите, что спеси у меня нет, есть много другого у меня плохого, но не это…

Если бы вместо всех этих дрессировок Вы попытались бы меня вовлечь в жизнь страны, которая у нас более замеча­тельная, чем Вы сами это думаете, то, наверное, мы бы давно были друзьями» (10).

Но скоро роли поменялись и Капица уже сам начинает заниматься дрессировкой:

«Многоуважаемый Валерий Иванович!

Я извиняюсь, что еще раз беспокою Вас с «Техноимпортом», но я чувствую, что если его сразу не взять в переплет и не бить за каждую глупость и неряшливость, то мы их не научим работать хорошо. Вы знаете, что когда дрессируют собаку, самое главное на первой стадии дрессировки – не спускать с самого начала… «Техноимпорт» ведет себя так же плохо, как невоспитанная собака. После первой вздрючки, которую Вы ему закатили, он сначала исправился, а теперь снова начинает прежний стиль работы»[10].

А вот цитаты из его, пожалуй, самого смелого письма:

«Строители не поправляются… Я лично затратил массу сил, но ничего не получилось. Я обращался к Вам, результат тот же. В чем же тут дело? Скажите мне, вообще, как Вы рисуете себе тот механизм в Союзе, который может заставить строителя соблюдать сроки?.. Почему Вы, правитель­ство, ничего сделать не можете? Я могу себе ответить на этот вопрос двояко:

1. По существу. Вы не считаете… мою работу… достаточно важной и нужной стране… Но зачем тогда Вы меня задерживали?…

2. Вторая возможность не лучше – это прямо то, что Вы, правительство, … не в силах заставить BorissenkoandCLtd Вас слушаться. Но тогда, какое же Вы правительство, если Вы не можете заставить построить к сроку двухэтажный домишко? … Тогда же Вы просто мямли»[11].

В этом же письме Капица так писал о своей судьбе: «Вот Вам картина того, что происходит. Представьте себе, что Вы увидели у соседа скрипку. Вы нашли возможность ее у него отнять. И что же Вы делаете вместо того, чтобы играть на ней? Вы в продолжении двух лет забиваете ею в каменную стену гвозди… И пока что скрипку-то Вы силой отняли, а играть не умеете даже «Чижика». Трудно представить, что от кого-либо еще видные деятели сталинского правитель­ства могли спокойно выслушивать подобные речи. Капица явно сумел завоевать себе особое положение, и это положение он старался использовать.

Его характер не позволял ему ограничиваться своей собственной научной работой и созданием для нее подходящий условий. Он требовал общественной активности, и своим долгом Капица почитал заботу о развитии науки в стране. Существовавший уровень его абсолютно не устраивал. Одним из главных недостатков он считал (и правильно) отсутствие настоящего ученого сообщества, в первую очередь отсутствие интереса к науке не только у широких масс, но и у самих ученых к работам своих коллег, и вытекающее отсюда отсутствие настоящей научной критики и объективной оценки работы. Особую критику вызывала у него Академия наук – сама организация – «старая телега» – за косность, отсталость от революционного духа времени, академики – за ритуальность поведения -«жречество». В письме Резерфорду от 2 марта 1936 г. он очень ехидно описывает тогдашнее руководство Академии, давая каждому его члену весьма злую характеристику (9). У него не сложились близкие отношения с лидерами научного сообщества, они, по его мнению, были либо недостаточно смелы для постановки достаточно общих вопросов. Поэтому свои предложения и мнения по вопросам организации науки Капица направлял партийным и государст­венным деятелям.

Экономика страны и общество еще не развились достаточно для того, чтобы наука могла развиваться естественным образом, считал Капица: «по-видимому, единственный выход – это стать в исключи­тельное положение, так сказать, под непосредственное покрови­тельство власти. Быть на правах тепличного растения. Хорошо ли это? Могу ли я идти на это? Не лучше ли обождать со всем этим? Мне многое не ясно, но жизнь покажет», – писал он жене 23 февраля 1935 г. Через несколько лет ему удалось наладить достаточно тесные контакты с представи­телями власти. С такими, как Межлаук или зав. отделом науки ЦК К.Я.Бауман было проще. С их помощью Капице удавалось решать ряд сравнительно мелких вопросов – хозяйственных, связанных со строительством института, и даже доставанием билетов в театр. Он называл это «колоть орехи с помощью трактора». Но действи­тельно важные решения принимались тогда на более высоком уровне, связаться с которым было значительно сложнее. Капица долго и безуспешно пытался добиться приема у Молотова, наконец нашелся повод написать ему.

В апреле 1935 г. английские газеты опубликовали информацию о насильственном задержании Капицы в СССР (Резерфорд долго пытался скрывать эту информацию, понимая, что скандал в прессе может помешать вызволить Капицу). Межлаук предложил Капице заявить в печати, что он предпочитает работать в СССР. 7 мая 1935 г. Капица написал письмо Молотову, отказываясь от этого предложения: «Я не могу сказать того, чего не думаю и не чувствую, и мне сейчас здесь, конечно, не только не лучше, чем в Кембридже, но очень плохо. … Я говорю… исключи­тельно… о моральных условиях и об условиях моей научной работы» (10).

Поводом для первого письма Сталину от 1 декабря 1935 г. было утверждение Сенатом Кембридж­ского универси­тета решения о продаже оборудо­вания Мондовской лаборатории и, тем самым, начало научной работы Капицы в СССР. После этого Капица продолжает достаточно регулярно писать руководителям страны. Его письма представляют собой часто небольшие трактаты. Начинаются они с какой-нибудь частной проблемы, с которой столкнулся Капица в ходе своей работы, но эта проблема лишь повод для постановки на ее основе и обсуждения гораздо более широкого вопроса о положении науки в стране. В числе тем, которые он затрагивает – и отношение к ученым, и специфика науки, ее творческий, нерегламентированный характер, соотношение чистой и прикладной наук, обеспечение оборудо­ванием и материалами, вопрос о секретности, популяризация науки. Ответов Капица практически никогда не получал, но иногда отдельные его предложения выполня­лись, и это показывало, что письма читаются.

Отдельную группу составляют письма о репрессиро­ванных ученых. Благодаря своим доверительным отношениям с властью, Капица оказался одним из наиболее действенных заступников. Известно около десяти ученых, за которых он хлопотал – злоупотреблять такой деятельностью конечно было нельзя, потому что она перестала бы быть эффективной. Первая его попытка остановить травлю Н.Н.Лузина в июле 1936 г. оказалась безрезультатной – Молотов вернул его письмо с резолюцией «За ненадобностью вернуть гр-ну Капице» (17, с.6). Но следующее заступни­чество – в феврале 1937 г. – привело к успеху. Капица написал два письма – Межлауку и Сталину – об аресте В.А.Фока и, вероятно, именно это помогло быстрому освобож­дению Фока. В апреле 1938 г. Капица просил Сталина обратить внимание на дело Ландау, через год о нем же – Молотову, после чего Ландау был освобожден. В 1940 г. Капица написал Молотову о находив­шемся тогда в лагере И.В.Обреимове, в 1941 г. тот был реабилити­рован и выпущен на свободу. Остальные его хлопоты были менее успешными. Ни на что, кажется, не повлиял его протест в 1937 г. против использо­вания идеологи­ческих аргументов в споре Лысенко с Вавиловым, пытался помочь Капица также Б.П.Герасимовичу, П.И.Лукирскому, А.В.Улитовскому. Во всех письмах он аргументирует прагмати­ческими соображе­ниями о пользе работы этих ученых для страны (10).

Непосредственно административной работой, помимо своего института, Капица занимался тогда мало. Он иногда принимал участие в заседаниях Прези­диума Академии наук, а также некоторое время в 1937 г. возглавлял Комиссию АН СССР по техническому снабжению. Он настоял на такой организации работы комиссии, когда она не подчинялась Президиуму АН, а была бы ответственна перед ним, то есть для уменьшения бюрократи­ческих проволочек решения комиссии не нуждались бы в утверждении Президиума. Последний оценивал только деятельность Комиссии в целом и таким способом регулировал бы ее. Конечно, такой вариант взаимоотно­шений вышестоящего и нижестоящего органов резко противо­речил всему нашему общественному устройству, и продержался лишь короткое время[12].

В заголовке этого раздела я назвал Капицу миссионером. Этот термин, пожалуй, не совсем точен – лишь самое первое время он ощущал себя здесь представителем мировой науки в чужой стране. Вскоре он освоился, и более точно будет назвать его общественную деятельность просветительской или педагогической[13]. Основным объектом ее стали государственные деятели. Капице удалось установить с ними особые отношения – какие они никогда не потерпели бы от ученых, воспитанных в Советском Союзе. Важную роль тут сыграло то, что он занял достаточно независимую позицию с самого начала, когда его воспринимали еще как иностранца и поэтому больше прощали.

Во взаимоотношениях с властью Капица выступал (или представлялся) как прагматик, заботящийся о развитии науки в целях процветания государства. Свое особое положение он старался использовать для улучшения положения науки в стране; именно научными вопросами, понимаемыми максимально широко – включая организацию, связь с промышленностью и т.п. – и ограничивалась его активность. На другие сферы общественной жизни его критика не распространялась (этим, в частности, он отличается от Сахарова). Результаты его деятельности оказались достаточно ограниченными. Ему удалось положительно решить ряд вопросов преимущест­венно частного характера, касающихся условий работы его института, отдельных ученых. В целом же на ситуацию в науке он сильно повлиять не смог – общую ситуацию в стране, решительно ухудшавшуюся в те довоенные годы трудно было чем-либо компенсировать. С годами Капица постепенно свыкался с нашим обществом, его уже меньше коробило и его критический пафос ослабевал. Но он продолжал иногда писать письма Хрущеву, Брежневу, заступался за Сахарова, добился нормальных условий для издания Журнала экспериментальной и теоретической физики, сохранив до конца жизни амбивалентный образ придворного диссидента.

Капица – министр

Когда Капицу оставили в Советском Союзе, от него хотели, чтобы он, помимо научной работы, помогал промышленности научными консультациями. Он с готовностью на это согласился – это давало возможность действительно приносить пользу, что было особенно важно во время вынужденного бездействия до тех пор, пока в конце 1936 г. не начал работать институт.

«Вчера утром ездил на завод, работающий по низким температурам, … там они начинают исследова­тельскую работу. Думал пробыть там до двух часов, а пробыл до трех. Очень мне нравится наш молодняк и энтузиазм. Люди действительно горят желанием догнать и перегнать. Это завод (ВАТ)[14] новой формации, созданный после революции, и, ты знаешь, колоссальная разница в настроении и в атмосфере… Посещение ВАТа меня очень оживило, к тому же этот завод работает по вопросам, мне родственным», – писал он жене 16 февраля 1935 г (10).

Возможно, в целом, его связи с промышленностью и не были особенно интенсивными, но по крайней мере упомянутый случай имел далеко идущие последствия. Примечательно то, что начался он с инициативы инженеров. По записи в дневнике Капицы, 27 марта 1936 г. к нему приходили инженеры с завода ВАТ и обсуждали возможность повышения КПД машин по производству кислорода. Капица заинтересо­вался этим вопросом и вскоре разработал идею новой установки (18, с.50-65; 19; 20, с.252-287).

Промышленный кислород получают из воздуха: сначала сжижают, а затем разделяют на фракции, выделяя жидкий кислород. Для сжижения воздух сжимают изотерми­чески и потом дают возможность расширяться. При этом газ охлаждается, и, повторяя процесс, можно снизить температуру до нужного предела. Установки, в которых воздух расширяется – детандеры – бывают различными. До Капицы наиболее популярной была поршневая машина, а он решил использовать для этой цели турбину. Идея была не нова, но ранее никому не удавалось приспособить турбину к работе при низких температурах. Задача эта не столько научная, сколько прикладная, физико-техническая. Здесь и пригодились способности Капицы как физика и механика, о которых писал Резерфорд. Приблизительно через два года – к весне 1938 г. – в институте работала установка по сжижению воздуха, использующая изобретенный им турбодетандер. Капица написал письма Молотову (26.04.1938) и Сталину (28.04.1938), объясняя перспективы метода, прося не засекречивать его, а дать разрешение запатен­товать (10). В том же году он получает авторское свидетельство на установку, а теорию описывает в двух статьях, опублико­ванных на следующий год в Журнале технической физики. Теперь нужно было к готовому ожижителю раз­работать оставшиеся устройства по выделению жидкого кислорода и получению газообразного. Капица продолжил работу, одновременно занимаясь организацией серийного производства своей машины – тем, что сейчас называется внедрением научных разработок в промышленность.

Эта задача, конечно же, была значительно сложнее первой. Невосприим­чивость промышлен­ности к новому была свойственна нашей экономике не только сейчас, но и в 30-е годы. Капица уже сталкивался с подобными проблемами: в период организации института зачастую было быстрее даже простейшие изделия получить из-за границы, чем добиться выполнения заказа здесь[15]. Теперь же ему предстояло заставить сделать гораздо более сложное устройство завод, представи­тели которого рассуждали по типу: «Изобретение-то ваше, значит, вы и заинтересо­ваны в том, чтобы оно осуществилось» (20, с.258). Первая часть этой эпопеи подробно рассказана в отчетах, ежемесячно представлявшихся Капицей в Совет Народных Комиссаров с февраля 1939 г. по июнь 1941 г. (20, с.258). Капица, похоже, писал их по личной инициативе, отнюдь не формально, а наоборот, стараясь популярно просвещать читателя (Молотова? Малышева?) о научной и организаци­онной сторонах своей работы – так что это соответствовало общей его просвети­тель­ской деятельности, описанной в предыдущем параграфе.

Общий ход событий был такой. В конце 1938 г. Экономсовет при СНК особым постановлением поручил внедрение установки Капицы Наркомату тяжелого машиностроения. Заводу «Борец» было дано задание к концу 1939 г. изготовить 10 ожижителей воздуха, завод же был гораздо более озабочен выполнением текущего плана. Капица отчаянно воевал с ним, давил через начальство, прессу, обществен­ные организации, но первая установка была готова лишь к лету 1940 г. Тем временем Капица закончил в институте второй этап исследований – подготовил опытную установку по выделению кислорода из жидкого воздуха. В.А.Малышев (нарком тяжелого машиностроения и танковой промышленности) решил внедрять ее сразу, без доработки, для срочного производства небольших подвижных кислородных установок. Все работы по внедрению были переданы теперь Всесоюзному автогенному тресту (позже преобразованному в Главк – Глававтоген). С помощью института производство передвижных установок удалось наладить летом 1941 г.

В годы войны институт Капицы работал в эвакуации в Казани. Кислородные установки пригодились для военных нужд. В частности, использовались в авиации для обеспечения дальних полетов, при производстве взрывчатых веществ – оксиликвитов. В 1942 г. Капица разработал большую установку, дававшую около 200 кг жидкого кислорода в час. Постановление Государственого комитета обороны от 2 марта 1942 г. поручило Глававтогену внедрить ее. Было начато строительство большого завода в Балашихе под Москвой. Капица хотел наладить производство кислорода в больших масштабах и в специальных цистернах развозить его по местам надобности. Но темпы работ его совершенно не устраивали. В конце 1942 – начале 1943 гг. он посылает несколько отчаянных писем Молотову, жалуясь на Глававтоген, и, наконец, 6 апреля 1943 г. в новом письме предлагает более решительные меры. Он пишет, что, несмотря на постановление СНК, за четыре года так и не удалось как следует внедрить в производство установку по производству жидкого кислорода, и что Глававтоген не справляется с этой задачей. «Для успешного развития наших установок необходимо создать специальную организацию (назвав ее хотя бы, например, Главкислород), первое время непосредственно подчиненную СНК, без подчинения какому-либо хозяйственному наркомату», – пишет он и одновременно в менее формальном письме добавляет: «Все это время я был погонщиком мулов, а в руке у меня не было не только палки, но даже хворостинки. Поэтому полагаю, что в той или иной форме мне нужно дать официальную власть, чтобы я сам мог руководить вопросами внедрения в производство»[16]. Через две недели (19.04.1943) еще одно письмо с критикой Глававтогена он пишет Сталину (10).

Предложения Капицы были полностью приняты. Не прошло и месяца, как при СНК был создан новый главк, а Капица назначен его начальником и председа­телем техсовета. Главкислороду поручили наладить производство газа и использо­вание его в промышленности, основными задачами Капицы были скорее построить и ввести в строй завод в Балашихе, а также разработать установку по получению газообразного кислорода. Он активно принялся за работу, обнаружив помимо научных и технических, еще и организационный талант, и, похоже, вполне вписался в шеренгу сталинских министров. Его ранг, правда, был несколько пониже, но все-таки он подчинялся непосредственно СНК. К тому же не каждый министр мог похвастаться такой интимной связью с руководством страны, какой добился Капица благодаря своим письмам. Он продолжал сравнительно регулярно писать Молотову и Сталину, информируя их о своей работе, а также Маленкову, который непосредственно курировал Главкислород. Эти связи он иногда использовал, например для того, чтобы заставить дисциплини­рованно ходить на заседания ряд высокопостав­ленных членов Техсовета, представля­ющих промыш­ленные наркоматы[17]. Технический совет заседал раз в две недели, на нем обсуждались преимущест­венно проблемы применения получаемого кислорода. В частности, И.П.Бардин занимался использованием кислорода при выплавке стали (кислородное дутье), готовились использовать кислород для газофикации топлива, при производ­стве цветных металлов[18]. К концу 1944 г. заработал балашихинский завод, дававший 40 т. жидкого кислорода в сутки (около 1/6 всего советского производства на то время). Завод был принят государст­венной комиссией, акт приемки утвержден Бюро СНК 19 апреля 1945 г. Это, пожалуй, был момент наибольшего триумфа Капицы как хозяйствен­ника.

Его работы по кислороду принесли ему много отличий, особенно после того, как он стал начальником Главкислорода. Он получил Сталинские премии в 1941 и 1943 гг., ордена Ленина в 1943 и 1944 гг. Теперь, после принятия Балашихи, 30 апреля 1945г. Указом Президиума Верховного Совета «за научную разработку нового турбинного метода получения кислорода и создание мощной турбокисло­родной установки» Капице было присвоено звание Героя Социалисти­ческого Труда и еще один орден Ленина. Одновременно Институт физических проблем был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а более ста сотрудников института и главка различными орденами и медалями.

Такое признание, безусловно, открывало новые перспективы, к тому же как раз окончилась война и все общество жило радостными надеждами. Им не суждено было сбыться: скоро началось очередное завинчивание гаек, и Капица стал одним из первых, кто это почувствовал на себе. Об этом в следующем параграфе.

Опала Капицы

Капица не почил на лаврах, а наоборот стремился на волне триумфа еще больше развернуть свою деятельность. Главными направлениями работы стали теперь установка по получению газообразного кислорода и внедрение кислородного дутья в металлурги­ческую промышленность. В разгар чествований, в мае 1945 г. он продолжает писать Сталину о задержках внедрения. Одновременно весной 1945 г. начинает готовиться новое постановление СНК о Главкислороде, предполагается существенно расширить главк, передав ему все заводы Глававтогена и ликвидировав последний. В этом свете становится понятным появление в августе письма начальника Глававтогена М.К.Сукова Сталину с жалобами на Капицу. Суков перечисляет былые заслуги своего главка и возражает против его расформирования. К Капице он предъявляет следующие претензии: что он больше заинтересован в науке и в своем изобретении, чем в производстве, что он монопольно препятствует созданию установок других типов, развивая только свою, что его стиль саморекламы по характеру капиталисти­ческий и что Капица не выполняет своих обещаний по внедрению. Суков предлагает оставить Капице только научные разработки, а дело внедрения поручить Глававтогену (22).

Капица был ознакомлен с этим письмом и расценил его как донос. Когда же в конце сентября вопрос о Главкислороде рассматривался на бюро СНК, то председательствующий Л.П.Берия зачитал выдержки из письма и предложил назначить Сукова заместителем Капицы. Хотя в итоге постановление от 29 сентября содержало только то, чего хотел Капица, он все же пишет возмущенное письмо Сталину (3.10.1945), направленное против Берия. Одновременно с кислородной проблемой в нем упоминается и работа над атомной бомбой (23, с. 18-22).

Курчатовский проект начался еще в 1943 г., но чрезвычайное внимание ему стали уделять после Потсдамской конференции и бомбардировки Хиросимы. В конце лета 1945 г. были образованы Особый комитет и Технический совет по атомной бомбе, возглавил всю эту деятельность Берия, занявший в 1945 г. должность первого заместителя председателя СНК. В число членов особого комитета и Технического совета входил и Капица. Здесь впервые ему пришлось работать в тесном контакте с Берия, и отношения у них не сложились, что легко понять, зная нахрапистость и беспардонность бывшего наркома внутренних дел, и независимость и отстаивание собственного достоинства у Капицы. В письме Сталину от 3 октября 1945 г. Капица изложил свои претензии. Пока что они сводятся в основном только к тому, что Берия невежлив, в то время как «уже пора товарищам типа тов. Берия начинать учиться уважению к ученым». Ученые, по мнению Капицы, должны занять в стране положение «идейных руководителей», приблизительно такое, каким было положение церкви до революции; Пока же уважение к ученым продолжает находиться на низком уровне, тогда «еще не настало время в нашей стране для тесного и плодотвор­ного сотрудни­чества политических сил с учеными». В конце письма Капица просит освободить его от всех назначений, кроме академических, т.е. освободить и от Главкисло­рода, и от членства в особом комитете. На это письмо никакой серьезной реакции не последовало.

Тогда 29 ноября Капица пишет еще одно письмо Сталину. Помимо прежнего тезиса о необходи­мости доверять и уважительно относиться к ученым, более подробной критики Берии и других некомпетент­ных в науке руководи­телей, содержащей в частности знаменитую фразу о дирижере, который «должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру», почти половина писем посвящена обсуждению того, как, по мнению Капицы надо организовать работу над бомбой. У него три основных тезиса. Первый, то, что поскольку мы обладаем меньшими научными и производст­венными ресурсами, надо не разбрасываться на всевоз­можные варианты, а выбрать один и сконцентри­ровать усилия на нем. В этом можно усмотреть несогласие с тем принципом организации работы, который обычно приписывается Курчатову: вести параллельные подстрахо­вочные исследования, стараясь разными путями решать проблему (24, с.345). Второй тезис Капицы – о необходи­мости начать заблаговре­менно создавать нужные производства, не дожидаясь конца научных исследований. И третий – это уже повышение доверия к ученым. Письмо заканчивается повторной просьбой освободить Капицу от участия в Особом Комитете и Техническом Совете. На основе этой фразы долгое время существовала фольклорная версия, будто Капица отказался участвовать в работе над бомбой и за это попал в опалу. Эта версия даже встречается в опубликованном виде (9, р.112; 25, р.261). Другая, более реалистичная интерпре­тация трактует это письмо как попытку Капицы выступить против Берии. Я думаю, что такое понимание мотивов Капицы также не совсем точно. Реальная подоплека письма мне видится во фразе: «Поскольку я участник этого дела, я, естественно, чувствую ответственность за него, но повернуть его на свой лад мне не под силу. Да это и невозможно, так как тов. Берия, как и большинство товарищей, с моими возражениями несогласен». Обращаясь к Сталину Капица, похоже, надеялся найти силу против «тов. Берия и большинства товарищей» и «повернуть дело на свой лад».

Если эта интерпретация похожа на правду, то мы должны констатировать, что здесь, равно как и в эпизоде с Глававтогеном, Капица несколько превысил те рамки, в которые укладывалась его прежняя просветительская деятельность, и, по крайней мере частично, вступил в область политической интриги. Сталин и Берия должны были сразу это почувствовать, так как в этой области уже они, а не Капица, были настоящими профессионалами. И тогда неудача Капицы оказывалась предре­шенной. В декабре 1945 г. Сталин удовлетворил его «просьбу» и освободил от участия в руководящих органах атомного проекта. Капица остался на посту начальника Главкислорода и развивал здесь активную деятельность.

Но и тут над ним сгущались тучи. Капица продолжал писать Сталину по разным вопросам, и вдруг 4 апреля 1946 г. неожиданно получил ответ на одно из наименее важных – о публикации книги Л.Гумилевского «Русские инженеры»[19]. По мнению П.Е.Рубинина, именно эта записка послужила причиной активных действий со стороны Берии – в упоминании о возможности встречи Капицы со Сталиным он усмотрел потен­циальную опасность. Эта версия выглядит вполне правдо­подобной, хотя за отсутствием каких-либо свидетельств точно выяснить здесь что-либо вряд ли удастся. Закулисная сторона этой интриги практически не известна, для расправы с Капицей выбрали метод макси­мально отдаленный от обсуждав­шихся конфликтов.

К началу 1946 г. Капица завершил третью, заключительную часть своего проекта – установку для получения газообразного кислорода и просил создать комиссию по ее приемке. Такая комиссия была образована постанов­лением Совета Министров СССР (совсем недавно принявшего это название взамен старого – Совет Народных Комиссаров) (26). Срок ей был установлен в 2 недели, отзыв экспертов, в целом благоприятный, хотя и отмечающий некоторые недостатки, был готов через десять дней (27). Но решения комиссии не последовало, а вместо него Капица неожиданно узнал о новом постанов­лении, существенно расширяющем задачи комиссии (28). Теперь ей поручалось рассмотреть не только одну новую установку, но и весь метод Капицы в целом, в сравнении с другими известными, и оценить, как идет его внедрение. Фактически рассмотрению подлежала вся деятельность Главкисло­рода.

Расширился и состав комиссии – в нее вошли два министра М.Г.Первухин и В.А.Малышев[20], три инженера И.П.Усюткин, С.Я.Герш и Н.И.Гельперин. Капица возражал против последних трех кандидатур, поскольку они были заведомыми научными противниками его кислородного проекта[21], но безуспешно. Через месяц было готово новое заключение экспертов, значительно более критическое (29). Утверждалось, что немецкие установки Линде-Френкель, привезенные из оккупированной Германии после войны, лучше, чем установки Капицы, в первую очередь по экономичности. Эксперты советовали дорабатывать машину Капицы, а тем временем использовать в производстве немецкие и развивать дальше не только метод Капицы, но и другие. Капица расценивает это заключение как нечестное и безрезультатно просит сообщить ему источники технических данных, использо­ванных экспертами. Он готовит длинный текст своих возражений (30), но маховик расправы раскручивался все сильнее и резолюции становились все серьезнее.

Расширенная комиссия Сабурова в конце июня 1946 г. на основании заключения экспертов уже советует освободить Капицу от руководства Главкисло­родом (особое мнение зафиксировал И.П.Бардин) (31), а Совет Министров решает заодно и снять Капицу и с должности директора Института физических проблем. Подписанное Сталиным постановление (32) гласило, что Капица не выполнил решений правительства о создании новых более совершенных установок по произ­водству газообразного кислорода, установки жидкого кислорода тоже несовершенны, а вместо внедрения он больше занимался эксперименти­рованием. Начальником Глававтогена назначался М.К.Суков, а директором института член-корреспондент А.П.Александров. Через месяц (20.09.1946) Президиум АН СССР принимает свое постановление, полностью присоединяясь (естественно) к решению правительства (33).

Обычно считается, что Капица лишился всех официальных постов. Это не совсем верно. За ним остались (по крайней мере формально, как фактически обстояло дело, мне не известно) должности ответственного редактора журнала PhysicalJournal (до закрытия самого журнала в 1947 г.), а также заведующего кафедрой в Московском университете. Первоначально кампания по изгнанию Капицы не затронула Министерства высшего образования. До мая 1947г. он заведовал кафедрой физики низких температур в Московском универ­ситете, а с сентября 1947 по январь 1950 гг, – кафедрой общей физики физико-техни­ческого факультета МГУ – возникаю­щего физтеха. С первого места его уволили «как работаю­щего по совмести­тельству», а со второго – приказом самого министра (33). Но в этот тяжелый момент помог, президент Академии С.И.Вавилов. Он, как обычно, правой рукой послушно выполнял волю начальства, а левой старался немного компенси­ровать ущерб. В 1946 г. по его докладу было принято постанов­ление Президиума АН СССР о снятии Капицы, а теперь он попросил А.В.Шубникова принять Капицу в Институт кристалло­графии, где он и проработал старшим научным сотрудником до реабилитации.

А жил Капица все эти годы действительно на даче, поскольку дом его находился на территории Института физических проблем. На даче в маленькой лабора­тории он делает несколько научных работ, тогда же напечатанных в физических журналах. ‘Писем сильным мира он почти не писал, и в общественной жизни его имя появилось лишь раз. Когда в марте 1949 г. чуть было не состоялось Всесоюзное совещание физиков по образцу лысенковской сессии в биологии, имя Капицы с ярлыком «космополит» стояло в подготовленном тексте основной резолюции (34)[22]. Но совещание все же не состоялось, имя не прозвучало, и его западные друзья пребывали в уверенности, что Капица засекречен как руково­дитель работ по атомной бомбе.

Реабилитация состоялась в августе 1953 г., сразу после ареста Берия. Сначала Академия наук объявила дачу физической лабора­торией АН СССР и работающий на ней Капица опять стал сотрудником своего института (35). А на руководящие посты – директора института и редактора ЖЭТФ, члена бюро отделения физико-математи­ческих наук АН СССР – Капица вернулся в 1955 г., и тут уже явно не обошлось без санкции высших руководителей. И Капица опять начинает писать письма – теперь уже Н.С.Хрущеву (4).

Эпилог

Уже в ходе писания этой статьи возник и прозвучал в тексте термин, наиболее адекватно характери­зующий общественную позицию Капицы – придворный диссидент. Разумеется, он не был оппозицио­нером – таким Сталинские премии не дают. Его сотрудничество с властью (именно – сотрудничество) основывалось на совершенно определенном компромиссе. Ему давалось право на критику, но ее рамки были очень строго ограничены. Вопреки распространенным предрассудкам замечу, что компромиссная позиция – одна из самых трудных. Гораздо легче было скатиться либо в полное подчинение, либо в неприятие и, следовательно, пассивность. Ни того, ни другого Капица не хотел и, в целом, своего добился.

Он, безусловно, ходил по самому краешку. Шаг влево – и он бы свалился в обрыв конфронтации с властью и, соответственно, прекращения всякой конструк­тивной деятельности, шаг вправо – и увяз бы в болоте сделок с собственной совестью и попрания собственного достоинства, постепенно засасывающим по горло. Его компромисс был минимальным из возможных в то время. Можно сравнить, например, его позицию с позицией С.И.Вавилова, сыгравшим безусловно положительную роль для советской науки и вместе с ним абсолютно поддерживавшим любые изгибы руководящей линии. Совместить и то и другое Вавилову удавалось лишь с помощью определенного двурушничества.

Лишь однажды Капица не удержался на грани, в 1945 г. Но вопреки общему мнению должен заявить совершенно определенно, что срыв произошел не потому, что Капица оказался более оппозиционен, чем можно. Напротив, он слишком сблизился с властью и, войдя в состав руководящего хозяйственного эшелона, отступил от своей моральной позиции. И у него появились черточки, свойственные этому аппарату – властолюбие и интриги. Они достаточно четко просматри­ваются в его деятельности середины 1940-х годов, и именно эти чиновные игры привели его к опале.

На основании этого заключения меня однажды уже попытались понять как разоблачителя. Чтобы такой ошибки больше не произошло, придется все же дать моральную оценку, от которой я воздерживался выше. На мой взгляд Капица прожил жизнь максимально достойно, насколько это было возможно тогда, гениально совместив независимость, человеческое достоинство и конструктивную деятельность.

Список литературы

1. Кедров Ф. Капица. Жизнь и открытия. М.: Моск. рабочий, 1984. 190 с.

2. «Природа». № 3. 1989. С.98.

3. Spruch G.M. Pyotr Kapitza, octogeneroan dissident //Phys. Today, sept. 1979,p.34.

4. «Огонек». 1989. № 25. С. 18-22.

5. Joravsky D. Return of the Nature // The New York Review. 5 Dec. 1985.

6. Капица П. Письма к матери // Пути в незнаемое. М.: Сов. писатель, 1986.

7. Переписка Капицы с Л.Б.Каменевым / УЦГАНХ, ф.3429, оп.7, д.3328(2).

8. Веркин Б.И., Гредескул С.А., Пастур Л.А., Фрейман Ю.А., Храмов Ю.А. Лев Васильевич Шу6ников // Природа, 1989, № 1, с.89-97.

9. Badash L. Kapttza, Rutherford and the Kremlin. New Haven and London. Yale Univ. Press. 1985. 129 p.

10. Капица П.Л. Письма о науке, 1934-1937. М.: Московский рабочий, 1989.

11. Капица П.Л. «Хлеб, масло, но не джем» // Краткий миг торжества. М.: Наука, 1989. С.297-307.

12. Протокол Общего собрания АН СССР от 29 апреля 1938 г., № 5.

13. Гамов — Н.Бору от 20 января 1935 г., от 24 ноября 1933 г., 13 июня 1934 г., 1 июня 1935 r. // Niels Bohr Correspondence, Archive for History of Quantum Physics.

14. Капица – Бору от 15 ноября 1933 г. // Архив Капицы.

15. Архив АН СССР, ф.459, оп.З, д.10.

16. Капица – М.Берну от 22 мая 1936 r. // Perspektiven interkultureller Wechselwirkung für den wissenschaftlichen Fortschritt. Berlin. 1985.

17. «За ненадобностью вернуть гр-ну Капице…» Три письма из личного архива / Советская культура. 21 мая 1988 г.

18. Кислород (лекция в Центральной школе парторганизаторов ЦК ВКП(б), 1944) // Капица П.Л. Эксперимент. Теория. Практика. М.: Наука, 1981.

19. Капица П.Л. Дешевый кислород – народному хозяйству. М.: Знание, 1986. 64 с.

20. Двадцать два отчета академика П:Л.Капицы // Краткий миг торжества. М.: Наука, 1989.

21. Рубинин П.Е. Время неизбежно устанавливает научную правду / Краткий миг торжества. М.: Наука, 1989. С.288-296.

22. Суков – Сталину от 22.08.1945 г. // Архив Капицы П.Л.

23. Ученый и власть. Как академику П.Л.Капице перекрывали кислород (в сокр.) // Огонек. 1989. № 25.

24. Воспоминания об Игоре Васильевиче Курчатове. М.: Наука, 1988.

25. Dirac P.A.M. Kapitza’s life as I Know it // Servizio Documentazione del Laboratori National di Frascati dell’INFN, 1983.

26. Пост. Сов. Мин. СССР N832 от 13 апреля 1946 г. // Архив П.Л.Капицы.

27. Заключение экспертной комиссии под председательством Касаткина, 23 апреля 1946 г. // Архив П.Л.Капицы.

28. Пост. Сов. Мин. СССР № 1034 от 14 мая 1946 г. // Архив П.Л.Капицы.

29. Заключение экспертной комиссии под председательством В.А.Малышева, 14 июня 1946 г.//Архив П.Л.Капицы.

30. Замечания П.Л.Капицы к заключению экспертных комиссий. 70 с. //Архив П.Л.Капицы.

31. Письмо Сталину от членов комиссии // Архив П.Л.Капицы.

32. Пост. Сов. Мин. СССР № 18150782 от 18 августа 1946 г. // Архив П.Л.Капицы.

33. Личное дело П.Л.Капицы //Архив АН СССР, ф.411, оп.3, д.445.

34. Материалы Всесоюзного совещания физиков // ЦГАОР, ф.9396, оп.1, д.244-269.

35. Постановление Президиума АН СССР от 28 августа 1953 г. // Архив ПЛ.Капицы.

Источник: А.Б.Кожевников. Ученый и государство: феномен Капицы// Философские исследования, 1993, № 3, с.418-438.

---

[1] Нонконформистом он назван в редакционном предисловии в (2). Показательно также название юбилейной статьи в (3). Явно перегибает палку в сторону оппозиционности Капицы (4).

[2] Все публикации эпистолярного наследия Капицы, опубликованные в нашей печати в последние годы, подготовлены П.Е.Рубининым. Точные ссылки, на них даны в последующих примечаниях. Настоящая работа также не появилась бы, если бы не любезная помощь П.Е.Рубинина. Я чрезвычайно благодарен ему за возможность познакомиться с архивными материалами Капицы, хранящимися в Институте физических проблем, прочитать до публикации рукопись: П.Л.Капица. Письма о науке, 1934-1937, а также за многочисленные советы и консультации. Я тем более ценю эту помощь в связи с тем, что в ряде интерпретация существенно расхожусь с П.Е.Рубининым.

[3] О контактах Капицы с Харьковской криогенной лабораторией Л.В.Шубникова см. (8).

[4] Первый год Капице разрешали, писать за границу только жене. Поэтому, она переводила отрывки его писем на английский язык и знакомила с ними Резерфорда. Эти материалы легли в основу книги (9). Русские оригиналы писем хранятся в архиве Капицы в институте физических проблем в Москве. Часть из них будет опубликована в (10).

[5] См. Письма Капицы В.М.Молотову от 7.05.1935 г. и И.В.Сталину от 1.12.1935 г. (10).

[6] «Лейпунский приходил ко мне не как друг, а как эмиссар» (9).

[7] Капица – жене от 21.05.1935 г. (10).

[8] Меморандум, предназначенный для Резерфорда и привезенный из Москвы в Кембридж осенью 1935 г. друзьями Капицы П.Дираком и Э.Хиллом. Хранящейся в бумагах Капицы текст написан рукой Дирака, он, вероятно, заучивая его наизусть перед отъездом в Англию. Сам Капица тогда еще не мог писать Резерфорду.

[9] Капица – жене от 23.02.1935 г. (10).

[10] Капица — Межлауку от 19.12.1936 г. (10).

[11] Капица – Межлауку от 26.04.1936 г. (10).

[12] О деятельности в АН см. письма Капицы Н.П.Горбунову от 13.10.1936 и от 5.06.1937 (10).

[13] Дидактичность его записок отметил Д.Жоравский (5).

[14] ВАТ – Всесоюзный автогенный трест.

[15] См., например, письма Сталину от 1.12.1935 г., Резерфорду от 26.02. – 2.03.1936 г., Ю.Л.Пятакову от 8.06.1936 г. (10).

[16] Цит. по (21).

[17] Капица – Сталину от 10.05.1944 г. (10). Кстати, просьбу об освобождении Ландау в 1939 г. Капица тоже аргументировал необходимостью теоретика для кислородной проблемы.

[18] См. выпускавшийся Техсоветом бюллетень «Кислород». 1944-1945 гг.

[19] Есть два чрезвычайно кратких ответа Сталина на около 30 длинных писем Капицы.

[20] М.Г.Первухин — заместитель председателя СМ, министр химической промыш­лен­ности, В.А.Малышев — министр тяжелого машиностро­ения.

[21] В частности, Герш, вместе с Суховым, выступал за строительство малых кисло­родных установок и против проекта Капицы о централи­зованном произ­водстве на большом заводе (Кислород, 1945. № 2).

[22] Проект постановления находится в д.244. Надо заметить, что это один из вероятно немногих случаев, когда слово «космополит» (если очистить его от отрицательной идеологи­ческой нагружен­ности) было применено правильно. Убеждения Капицы были по его собственному признанию вполне космополитичны, в хорошем смысле этого слова.