Из книги «Космофизические исследования в Якутии» — Якутск: ЯФ Изд-ва СО РАН. 2001. — 440с.

В 1959 г. в состав ИКФИА вошла Полярная геокосмофизическая обсерватория (ПГО) «Тикси», организованная на базе станции Арктического и Антарктического института. Начало ее рождения и её название были связаны с проведением Международного геофизического года — МГГ. Первым руководителем станции стал Евгений Александрович Пономарев, ныне доктор физико-математических наук, профессор. Воспоминания его об этом времени приводим здесь.

История ПГО «Тикси» начиналась в 1957 г. в Киеве, когда профессор С.К. Всехсвятский решил, что его концепция связи солнечных явлений с земными должна полу­чить поддержку геофизическими наблюдениями. Поскольку в то время Киевская ка­федра астрономии готовила большой выпуск специалистов, которых на Украине некуда было пристроить, решили, что некоторые из них поедут на зимовку в Тикси. Это были Ю.А. Надубович, П.Я. Сухоиваненко, В.И. Дзюбенко, Н .И. Дзюбенко, Н.Н. Близнюк и я.

Готовился десант для Тикси, но перед тем, как поехать работать, все эти люди должны были пройти стажировку на уже действующей геофизической станции под ру­ководством профессора А.И. Лебединского. Ю.А.Надубович специализировался по оп­тическим наблюдениям, П.Я.Сухоиваненко — по спектральным, Н.Н.Близнюк и я — по радиолокационным. Кроме того, предполагалось, что я, почти кандидат наук, возглав­лю научную работу на станции. Кроме киевлян, научно-исследовательский персонал предоставил ААНИИ — это были Т.И. Щука и Э.П. Зубарева. Так был сформирован главный научный костяк.

Инженерный и лаборантский состав надеялись получить за счет местных ресурсов и за счет Ленского арктического училища. Так в Тикси появились В.Ф.Смирнов, Ю.П.Никитин. Основная масса людей прилетела самолетом, а Зубарева и Дзюбенко приехали вместе с грузом на теплоходе «Кооперация» из Мурманска где-то в сентябре. Их отправлял оттуда Сухоиваненко. Все разгрузили и завезли во двор Тиксинской ла­боратории, так как помещение еще не было готово. Место для станции выбрано было не совсем удачно — оно располагалось к югу от Тикси, северный горизонт был закрыт горами и подсвечивался Тикси, что вызвало неудовольствие наших оптиков. Но ничего изменить уже было нельзя: там уже были два сруба и даже работающая маленькая ди­зельная электростанция. Всю зиму шло строительство домов. Основное здание, где бы­ла потом столовая, к Новому, 1958 году было готово. Там жил Михаил Козлов, который командовал дизелями и всем хозяйством.

К тому времени в самом поселке Тикси развернулись наблюдения. Были установ­лены камеры С-180, Э. Зубарева развернула аппаратуру по регистрации КПК, еще до нашего приезда велись ионосферные наблюдения. 19 февраля 1958 г. я защитил дис­сертацию и 6 марта был уже в Тикси. В Ленинграде удалось раздобыть микрофот, ко­торый нужен был Сухоиваненко. Все упаковали и вместе с накопившимся уже грузом доставили на спецрейс. Вместе со мной прилетели Н.И. Федякина и Ю.Н. Корнеев. До­летели благополучно на самолете ЛИ-2 за 4 дня — для того времени это считалось хо­рошо. Сразу же подали машину, разгрузили самолет и повезли на МГГ. Стоял ясный морозный день. При разгрузке машины первым сбросили резиновый коврик, который разлетелся вдребезги: было -37°.

К тому времени на станцию была привезена, установлена и уже работала вся оп­тическая аппаратура, за исключением спектрографов, был установлен локатор и в день приезда был проведен первый съемочный сеанс. Но нормальной связи с миром не бы­ло. И не было своего транспорта. Чтобы совершить куда-то поездку, сначала надо было побежать пешком в Тикси, «выбить» транспорт, а потом уже привезти уголь или про­дукты. Было много авралов. Но это было больше весело, чем тяжело. Любая физическая работа была забавой.Станция называлась Объект МГГ или просто МГГ. К моему приезду здание для установки ионосферной станции было готово. Под руководством В. Дзюбенко стали сами монтировать арматуру для отопления. Впоследствии эту систему подсоединили к общей системе. В доме было две комнаты — одна для ионосферы, другая под монитор. Но при монтаже ошиблись, и монитор поставили так, что когда нужно было менять счетчики, нужно было все разбирать, т.к. не было свободного пространства, чтобы вы­нуть счетчики. Это было большое неудобство.В этом же доме разместилось оборудование для измерения земных токов. Ионо­сферная станция при работе давала большие помехи, но это был дефект планировки, который исправить уже было нельзя. Здание для полярных сияний тоже достраивали своими силами. Этот дом был лучшим из всех: в нем была электробойлерная система отопления, здание было теплое и удобное. Там были развернуты все службы: радиоло­катор, пульты камеры С-180, фотолаборатория. Были некоторые хозяйственные не­удобства: негде было хранить дизельное топливо. Тогда сами сделали подставку и ус­тановили бак для топлива. Это значительно улучшило снабжение электроэнергией.

С середины 1959 г. у нас стали проводиться научные семинары. К этому времени на станции было 35 сотрудников. Из них научные сотрудники — Е. Пономарев, В. Дзю­бенко, П. Сухоиваненко, Н. Близнюк, Ю. Надубович, Э. Зубарева, Т. Щука. Во вторую половину 1959 г. работали уже по полной программе: шли все виды наблюдений, была столовая и бесплатное питание. В те. годы был очень строгий подход к получению дан­ных, давался определенный процент на потери. Если потерь было больше допустимого, то следовало наказание в виде лишения, например, премии. Пленки с камеры С-180 отправлялись в Москву в МГЦ. Там Ольга Хорошева организовывала проявку пленки. Данные радиолокаторов отправляли в Мурманск. Данные земных токов — в Институт земной коры В.А. Троицкой. Ионосфер­ные данные шли в ААНИИ А.С. Беспрозванной, которая очень строго относилась к качеству получаемого материала. Данные фотометров оставались у Ю.А. Надубовича.

Станция МГГ была подразделением Тиксинской обсерватории и там не была пре­дусмотрена должность заведующего. Но когда я приехал на обсерваторию, её заведующий В.Ф. Мережко тут же отпечатал приказ и вручил мне копию со словами: «Вы будете начальником станции. Поезжайте, командуйте». А внизу гудела уже машина. Так я стал первым официальным начальником МГГ, неофициальным же перед этим был Ю.А. Надубович. Когда я был в отъезде, то заместителем всегда оставался В.И. Дзюбенко, в то время самый деятельный хозяин на МГГ.

Кратко остановлюсь на поставленных перед нами научных задачах. Как уже от­мечалось, организатором был профессор С.К. Всехсвятский, который приезжал на МГГ и какое-то время там жил. Его интересовала проблема оценки плотности частиц в сол­нечном ветре. У него был «кометный метод», который давал большие значения плотно­сти и потока частиц солнечного ветра порядка 1000 частиц/см3. Он «заставил» меня рассчитать модель солнечной короны, по которой получалась с большой натяжкой плотность потока до 100 частиц/см3. Вообще же у меня получились значения до 10 частиц/см3 на орбите Земли. Он же настаивал на 1000 и хотел найти подтверждение этому в наблюдениях полярных сияний.

В те годы была популярной теория Штермера, согласно которой очень хорошо объяснялись зоны полярных сияний и по ним пытались установить энергии частиц, вторгающихся в земную атмосферу. Хотя понятие суббури сформулировал Акасофу гораздо позже, но уже Ю.А.Надубович обратил внимание на то, что активность имеет взрывной характер. Мы назвали их сполохами — этот термин отражал взрывной харак­тер суббури. Всех нас поразило очень быстрое течение явлений, когда буквально через 5-10 мин после спокойного времени, когда небо было темным, вдруг вспыхивало фоно­вое свечение, потом дуги полярных сияний. Это наблюдали и другие исследователи, что сподвигнуло всех пересмотреть свои представления, и к концу МГГ было ясно, что Штермер не прав. И уже М. Бобров разделил всю территорию Земли на полярную шап­ку и авроральную зону.

К концу периода МГГ сформировалось представление о понятии суббури, хотя тогда оно так не называлось. Стало ясно, что представления Штермера не подходят для объяснения этого явления, сформировалось представление об овале полярных сияний. Решающую роль здесь сыграли О.Б. Хорошева, а затем Я.И. Фельдштейн, который обобщил представление об овале, о его замкнутости, кроме, может быть, дневной сто­роны. Кое-что нам стало известно о спектре частиц, вызывающих полярные сияния. Стало ясно, что эти частицы имеют энергию не Мэв и даже не сотни кэв, а это частицы с энергиями, как предполагалось, солнечного ветра, о котором в то время известно бы­ло очень мало. Все это заставило пересмотреть намеченные планы на будущее. Уже появились возможности спутниковых методов, пересмотрели возможности радиофизи­ческих методов, рабочим инструментом стали риометры.

Очень большие надежды возлагались на радиолокаторы. Считалось, что они позволят видеть дуги полярных сияний днем и в облачность. Но выяснилось, что это не так. Однако был открыт новый класс явлений — радиосияний, о существовании которых никто не предполагал. Оказалось, что радиосияния каким-то образом связаны с оптиче­скими сияниями, но очень сложно, опосредованно. Открылось новое направление — спектроскопические наблюдения. В водородной эмиссии было обнаружено смещение в фиолетовую область, что говорит о том, что протоны летят на нас, по этому смещению были оценены энергии частиц и оказалось, что это частицы кэвных энергий. Постепенно с помощью ионосферных наблюдений оценивали потоки и энергии вторгаю­щихся электронов, сделали вывод, что за ночную ионизацию в высоких широтах ответственны электроны достаточно уме­ренных энергий.

После МГГ на первое место вышли фотографические методы и методы вер­тикального зондирования ионосферы, а спектрометрические и радиолокационные ушли в тень. Конечно, колоссальные надеж­ды возлагались на спутники и ракеты. Но основные выводы о магнитном поле и суббу­ре были сделаны на основе данных наземных наблюдений. Это говорит о том, что к полученным данным нужно относиться более пристрастно, т.к. у нас в период МГГ бы­ло получено не меньше данных, чем у американцев, у нас была лучшая в мире сеть ка­мер С-180. Тем не менее суббурю открыл все-таки Акасофу.